— Галина Моисеевна, насколько я знаю, Ваш путь в Воскресенск был непростым. Какой след ваша семья оставила в истории великой страны?
— Я родилась 27 июня 1937 года в Киевской области, в селе Александровка, в семье колхозников Мусия Михайловича Шкапы и Евдокии Сакиевны Шкапы. В семье было четверо детей. Отец был избран председателем колхоза, с этой должности он и ушел на войну. Будучи взрослой, я съездила на Родину. Оказалось, что многие еще помнят отца. Мне рассказывали, что он был хорошим и внимательным человеком. До войны страна была бедной, отец ходил по хатам и раздавал односельчанам всё необходимое для их жизни и жизни их детей. Когда была ещё маленькой, папа погиб, поэтому я почти не знала его. В 1944-м мы получили похоронку. 16 сентября 1944 года он был ранен осколком авиабомбы под румынским городом Медиаш, а 21-го от этой раны умер.
Еще у меня было три брата. Годы войны разбросали нас по стране. Я выросла в Воскресенском детском доме, младшие братья – в Саратовском, а старший – Николай – оставался в Александровке. Встретились мы только в пятидесятых годах, когда Николай вернулся из армии. Служить ему выпало в Китае, в период Корейской войны. Он рассказывал, что весь личный состав их зенитного полка привезли к советско-китайской границе, переодели в китайскую форму и передислоцировали к корейско-китайской границе. Здесь их полк защищал от авианалетов мост, по которому Китай направлял в воюющую Корею необходимую помощь.
К тому времени, как Николай отслужил и нашел меня в Воскресенске, мы не виделись уже десять лет. Он вернулся с китайскими медалями, удостоверения к которым я храню. Потом я нашла и младших братьев.
— Скажите, каким запомнился Вам первый день войны?
— Была ночь. Мы спали. Мама лежала с моим младшим братиком отдельно от нас, я с папой и братьями. Вдруг кто-то начал стучать в дверь. Я поинтересовалась у отца что происходит, но, заслышав шум, папа выскочил в открытое заднее окно и исчез. Ему нельзя было оставаться. Коммунистов фашисты расстреливали сразу. За окном горела хата: хозяева не захотели открывать немцам дверь. Хаты тогда крыли соломой, они загорались как спички. К нам в дом зашли немцы и стали что-то по-своему говорить. Они начали кричать, и я поняла, что они хотят есть. Мама растопила печь, нажарила им картошки. Картошки им наесться досыта не хватило. Один из них бил маму по лицу. Она плакала, и я плакала вместе с ней…
— А что было потом?
— Позже немцы завезли к нам в дом свою полевую кухню. Съестные припасы из нашего чулана стали исчезать, мы постоянно ходили голодными. Но повар жалел нас. Он показывал карточки своих детей и угощал нас какими-то конфетами. Мама боялась, что немец нас отравит, и кричала: «Не берите». А мы голодные были. Не могли удержаться. Брали и ели. В селе появились предатели. Они рассказывали немцам у кого есть еда и у кого её надо требовать. После этого немцы стали ходить по огородам и палками искать спрятанную в земле еду.
— А как Вы боролись с чувством голода? Чем питались?
— Обычно мы заходили в какую-то хату и всегда были там желанными. Если у хозяев было что-нибудь съестное, нас угощали. Иногда мы искали в поле картошку гнилую, её хорошенько мыли и делали из неё лепёшки. Они казались очень вкусными. В селе съели всех кошек. Ежей даже всех переловили-поели.
— Чем еще памятны Вам эти тяжёлые дни?
— Какое-то время мы жили у маминой сестры – тети Устиньи. А у неё своих было пятеро. Мы с её дочкой Юлей были одногодки. И у нас с ней были одни сапоги на двоих. Самодельные, из свиной кожи. Поэтому зимой мы ходили в школу по очереди — через день.
Школой был обычный крестьянский дом. Некоторые дети брали с собой покушать – у кого что в семье было. Помню, однажды одна девочка на перемене ела лепешку. Она отрывала по маленькому кусочку и, наслаждаясь, клала себе в рот. Мне жутко захотелось хоть маленький кусочек. Но просить было как-то не принято, что ли, как-то неловко. Я подошла к ней и, не знаю почему, сказала неправду: «А моя тётя будет сегодня делать вареники!». А она, увидев мои слёзы, дала мне кусочек.
Много лет спустя я в Александровке встречалась с ровесницами, рассказала им этот случай. Спросила: «Не был ли этой девочкой кто-то из них?». Никто из них не помнил такого. Мы вспоминали войну и плакали…
— Скажите, а удалось ли Вам разыскать кого-нибудь из родственников после войны, кроме братьев?
— Двоюродная сестра моего папы прожила всего 36 лет. Ее отправили в Германию. Она рассказывала, что их кормили там тем же, чем и коров. А вот двоюродная сестра мамы до сих пор жива, ей уже 93 года. Она тоже была выслана в Германию. Рассказывала, что девушки ходили там в шпоне, прошитом по бокам, одетым на голое тело. А делалось это для того, чтобы они не убежали. Если девушка упадет, то пленка лопнет, и она останется обнаженной. Поэтому никто не убегал.
— А что-то хорошее в юные годы у Вас было?
— В семь лет меня отправили с Украины в детский дом Воскресенского химкомбината в Кривякино. И тогда начались настоящие новогодние чудеса. Я, наверное, впервые узнала, что такое праздник. На девочек надевали простые, но красивые платьица, и вели в комнату, в которой стояла елка. Вокруг праздничного дерева мы водили хороводы, пели песни, танцевали. Однажды на таком празднике воспитатель начала играть на пианино веселую песенку, но неожиданно погас свет – такое часто происходило после войны. Но это событие не омрачило праздник.
В послевоенное время не было средств на проведение пышных праздников. Но наши нянечки старались, сами делали костюм Деда Мороза «из ничего» (из мочалок, тряпок) и приходили к нам на праздник. Конечно, их выдавали их звонкие, молодые голоса, но мы в этих Дедов Морозов верили! Потому что каждый раз они приносили мешок, а что там — никто не знал. Да, конфет было мало, и их дарили нам не сразу. Вечером воспитатели брали тайком некоторых мальчишек и шли в парк развешивать на деревья к верёвочкам конфеты, а порой и какие-то нужные мелочи – расческу, карандаш… А раньше в парке зимой никто не гулял, кроме нас. Просыпаясь утром, мы находили записки с заданиями, выполняя их, мы развлекались. И это было воистину чудом, когда мы находили сладости или свои вещи, привязанные за верёвочки к деревьям. Конечно сейчас детство другое. Дети привыкли видеть красивую елку и Деда Мороза, и в этом я им немного завидую, потому что это замечательно, когда детство у ребёнка счастливое!
— Получается, у Вас и детства-то не было…
— На самом деле это обычное военное детство. Ничего особенного. И когда показывают новости из горячих точек, я знаю, что война — это не искусство полководцев и красивые подвиги. Нет. Это грязь, голод, болезни, страдания, грабежи, смерти, сиротство. В моей жизни было много и интересных и печальных моментов, но я всё равно рада, что родилась на этот свет и проживаю такую жизнь!
Маргарита Семенова,
Школа юного журналиста Центра «Фантазия»
#куйбышевец #интервью #воскресенск #крупнымпланом #вов #усадьбакривякино