Гоголь в Спасском
Знакомство Александры Осиповны Смирновой-Россет и Николая Васильевича Гоголя состоялось летом 1831 года в Петербурге, когда Александра Осиповна была фрейлиной русского императорского двора императрицы Александры Федоровны. Между ними установилась тесная душевная близость, и дружба эта длилась почти два десятилетия.
Но настоящее их общение началось в Париже, где Гоголь прожил с ноября 1836 до февраля 1837-го. Затем несколько лет они не виделись, но в 1841 году отношения вновь возобновляются. Встретив препятствия к изданию «Мертвых душ» в Цензурном комитете, Гоголь обратился за помощью именно к Александре Осиповне. Хлопоты Александры Осиповны и её влиятельных друзей увенчались успехом. В мае того же года в Петербурге Гоголь читал у Смирновой свою новую пьесу – «Женитьба». В июле он уехал в Италию, а вскоре туда же отправилась и Александра Осиповна с детьми. В течение 1843 – 1844 годов они неоднократно встречались за границей: в Риме, во Франкфурте, Бадене, Ницце. Гоголь дважды гостил в её калужском имении в то время, когда Николай Михайлович там губернаторствовал. Они виделись почти каждый день. Александра Осиповна, зная нужду Гоголя в деньгах, не раз ссужала его средствами или предлагала помощь.
Дочь Сергея Тимофеевича Аксакова Вера Сергеевна, наблюдая Гоголя и Смирнову вместе, писала о них в 1850 году: «Гоголь при ней совершенно счастлив, она его очень любит, у них есть свой особый мир, так сказать, в котором у них совершенно одинаковые взгляды, понятия, впечатления, язык».
А вот отдельные фрагменты из воспоминаний самой Александры Осиповны:
«Мы лежали на траве возле речки, кажется это была речка Псёл, он лежал задравши ноги и положа руки за голову. «Какая тишина, — сказал он, — кажется, что слышен стук времени, уходящего в вечность».
«…в Риме я сообщила Гоголю русскую пословицу [не очень приличную], от которой он пришел в восторг и сказал мне: «За эту пословицу спасибо, я её таки вложу где-нибудь во II томе «Мертвых душ».
«Гоголь — человек очень благочестивый, он всегда занят движением своей духовной жизни. Он очень мало учился в молодости, теперь он изучает греческий, чтобы иметь возможность читать Евангелие по-гречески. Он себе задает уроки после молитвы, ходит по комнате и учит наизусть греческие слова».
«… у Гоголя одна любовница – Россия».
Александре Осиповне «смерть как хотелось увидеть Гоголя» у себя, в своем «любимом подмосковном Спасском». Еще весной 1845-го она писала ему, приглашая в Спасское: «Вас привезут ко мне в 70 верст от Москвы, в такую мирную глушь, в такие бесконечные поля, где, кроме миллионов сенных скирд, песни жаворонка и деревенской церкви, вы ничего не увидите и не услышите. Отведен вам будет флигель, где вы одни будете царствовать. Старый Илья (…) будет вам прислуживать. Марья Даниловна, которая слывет колдуньей на селе, постелю будет стлать. Луй, вам известный парень, будет вам подавать кофе со сливками(…), которые Василиса отпустит всегда с преважным и гордым видом. Обедня будет всякий день, потому что церковь села Константинова напротив, через паром только перейти, и священник препорядочный человек». Упоминание церкви здесь не случайно. Гоголь, особенно в последние годы жизни, был очень религиозным, как, впрочем, и сама Александра Осиповна, поэтому наличие поблизости церкви являлось обязательным условием. «Соседей нет или почти нет. За обедом вы встретите детей, Марью Яковлевну Овербек, которую вы любите, и меня. Душа моя прыгает и веселится, когда я воображу себе такую радость. Если бы вы захотели повидаться кое с кем, мы выпишем кого вам угодно. Если бы вдруг вы захотели нас оставить, мы вас отошлем куда угодно».
Этим идиллическим планам удалось осуществиться лишь через пять лет, в 1851 году. Это было последнее лето Гоголя. Жить ему оставалось несколько месяцев.
В то время Гоголь работал над окончанием II-го тома «Мертвых душ». По замыслу, это должна была быть трилогия по образцу «Божественной комедии» Данте – Ад, Чистилище, Рай. Первую часть («Ад») Гоголь исполнил гениально, вторая («Чистилище») продвигалась с трудом, и в конце концов была предана огню. А уж описать «Рай» — в России! – кажется уж совсем фантастическим замыслом.
В январе 1851 Александра Осиповна пишет Гоголю: «Хочу провести лето в Спасском, в Бронницком уезде», а в письме от 7-го июня того же года сообщает: «Я уже в деревне, отдыхаю… Напишите ко мне, что вы намереваетесь делать летом и где нам свидеться, а свидеться нам необходимо… Ваша как всегда и навек Александра Смирнова».
Александра Осиповна долго не была в Спасском, но к тому времени здесь многое уже было перестроено согласно её планам и указаниям. Гоголь был уже наслышан о Спасском, в частности, в одном из писем к ней в мае 1849 года он писал: «Сказывал Муханов, что у вас есть Подмосковная, весьма удобная для жительства». Гоголь не имел собственного сельского «убежища», имения или просто уголка, где мог бы спокойно работать на лоне природы, и он принял, наконец, приглашение Александры Осиповны и отправился «в мирную глушь».
25 июня Гоголь выехал из Москвы по Коломенской дороге (Коломенке), которая начиналась от деревни Котлы и через Бронницы шла прямо на Коломну. Спасское находилось в 25 верстах от Бронниц. Сопровождал Гоголя в поездке сводный брат Смирновой Лев Иванович Арнольди. В тот же день путники благополучно прибыли в Спасское. Гоголь вез с собой небольшой чемодан с личными вещами и свой неизменный портфель с рукописями II-го тома «Мертвых душ». С этим портфелем Гоголь в дороге не расставался ни на минуту.
Лев Иванович Арнольди в Спасском бывал не раз, сбегая туда от светской суеты. Кстати, именно он сопровождал Гоголя и в 1849 году, когда ехали в калужское имение его сестры. Лев Иванович оставил воспоминания о своих встречах с Гоголем, в частности, и об этой поездке в Спасское. Именно благодаря его запискам мы можем теперь знать, как выглядела усадьба в то время, т.е. летом 1851 года.
«В одно утро Гоголь явился ко мне с предложением ехать недели на три в деревню к сестре…
Подмосковная деревня, в которой мы поселились на месяц очень понравилась Гоголю. Всё время, которое он там прожил, он был необыкновенно бодр, здоров и доволен. Дом прекрасной архитектуры, построенный по планам Гр. Растрелли, расположен на горе; два флигеля того же вкуса соединяются с домом галереями, с цветами и деревьями; посреди двора круглая зала с обширным балконом, окруженным легкой колоннадой. Направо от дома стриженный французский сад с беседками, фруктовыми деревьями, грунтовыми сараями и оранжереями; налево английский парк с ручьями, гротами, мостиками, развалинами и густою прохладною тенью. Перед домом, через террасу, уставленную померанцами и лимонами, и мраморными статуями, ровный скат, с белою купальней и большим красивым паромом. (…) На одной линии с господским домом, по сю сторону реки, на расстоянии четверти версты от сада, скотный двор, белый дом с красною крышей, где помещалась контора и жил управляющий и, наконец, десять или двенадцать кирпичных не оштукатуренных крестьянских домиков, с огородами, конопляниками и прочими хозяйскими заведениями. По другую сторону дома зеленый луг, цветники, качели и китайская беседка, с видом на господское поле, и темный сосновый лес. Вот и всё».
Обратим внимание, что Спасские крестьяне жили не в деревянных избах, а в «кирпичных домиках».
Воспоминания самой Александры Осиповны, весьма сжатые, дополняют эту картину. «В Москве в мае Гоголя не было, на порожнее время пригласила в подмосковную, Бронницкого уезда в с. Спасское. Нервы – бессонница – волнение – тоска. – «Ну я опять вожусь с нервами». — «Что делать? Я сам с нервами вожусь…». Очень жаркое лето. Гоголю – две комнатки во флигеле, окнами в сад. В одной он спал, а в другой работал, стоя, и как не было пюпитра, то вздумал поставить бревна. Прислуживал человек Афанасий [а не «известный парень Луй»], от которого (я слышала, что) он вставал часов в пять. Сам одевался и умывался без помощи человека. Шел прямо в сад с молитвенником в руке – в рощу – т.е. английский сад. Возвращался к 8 часам, когда подавали кофе. Потом занимался, а в 10 или 11 часов он приходил ко мне или я к нему. (…) Предлагал часто Четьи Минеи. Каждый день читал Житие Святого на этот день. Перед обедом пил всегда полынную водку [абсент?], которая придавала деятельность желудку, ел с перцем. А после обеда мы ездили кататься. Он просил, чтобы ездили в сосновую или еловую рощу».
Во время одной из таких прогулок Гоголь со Смирновой посетили близлежащее село Новлянское (тогда оно называлось Новленское), расположенное на правом берегу Москвы-реки. Александра Осиповна вспоминает об этом эпизоде так: «…Когда Гоголь был в Спасском, я была очень больна и мы пошли в деревню поблизости, с другой стороны Москвы-реки. Эта деревня (Новленское) государственных крестьян, очень богатое торговое село. Мы пошли на кладбище, он остановился и вписал в свою тетрадь следующую надпись:
О гроб, мой дом.
О, дом мой, гроб.
— Как это хорошо и верно, в доме враги, как сказал Спаситель, враги мои – домашние мои, а в гробе есть истинный дом наш.
Ах, этот Гоголь, неоцененный Гоголь, у него сердце гениальное и святое. – Но теперь, душа моя, выбирайтесь из кладбищ».
Ныне Новлянское – огромный заречный микрорайон Воскресенска. От старого села осталось несколько домов да церковь во имя свт. Иоанна Златоуста, построенная в 1761 году, близ которой и находилось кладбище, где Гоголь усмотрел на одном из надгробий так заинтересовавшую его надпись, что записал её в свою тетрадь. В эту рабочую тетрадь он записывал всё, что его интересовало и что могло пригодиться в его литературном труде. Это могли быть записи в «штрафных книгах» на почтовых станциях (т.е. «жалобных книгах»), названия неизвестных ему цветов и трав, неожиданные словечки и выражения крестьян, а также их рассказы и т.п.
Как знать, может быть, эту надпись с могильного камня он и использовал где-нибудь во II-м томе «Мертвых душ», над которым как раз и работал в Спасском.
Вернемся к воспоминаниям Александры Осиповны: «Он любил после гулянья бродить по берегу Москвы-реки; заходил в купальню и купался».
Лев Иванович Арнольди добавляет красочные штрихи к этим описаниям: «Перед обедом мы ходили с ним купаться. Он уморительно плясал в воде и делал в ней разные гимнастические упражнения, находя это очень здоровым. Потом мы опять гуляли с ним по саду, в три часа обедали, а вечером ездили иногда на дрогах гулять, к соседям или в лес».
Снова Смирнова: «По вечерам Гоголь бродил перед домом после купания, пил воду с красным вином и сахаром и уходил часов в 10 к себе. Был нездоров, жаловался, не разговаривал ни с людьми, ни с приятелями. (…) С детьми (сын и дочери Смирновой) ездил к обедне, к заутрене. Село Константиново за рекой Москвой. Любил смотреть, как загоняли скот домой. Это напоминало Малороссию. Любил ходить на Маришкино версты две (также принадлежавшая Смирновым). «Больше некуда ходить как на Невский проспект – на Маришкино».
Работая над «Мертвыми душами», Гоголь никому ничего не показывал. Когда хозяйка Спасского заходила к нему во флигель, он тут же прикрывал исписанную тетрадь платком, Однажды все-таки Александра Осиповна подглядела и сама сказала ревнивому автору, что прочла «Никита и генерал-губернатор разговаривают».
— А, вот как, вы подглядываете, — недовольно сказал Гоголь. – Так я же буду запирать! Он не любил показывать «неотделанных» вещей.
Но однажды Гоголь сам предложил хозяйке дома прочесть ей окончание второго тома «Мертвых душ». Александра Осиповна была больна и по причине нервного расстройства пребывала в дурном расположении духа. Гоголь полагал, что чтение её несколько развлечет. Но…
Вспоминает Лев Иванович Арнольди: «Но сестра откровенно сказала Гоголю, что ей теперь не до чтения и не до его сочинений. Мне показалось, что он немного обиделся этим отказом, я же был в большом горе, что не удалось мне дослушать второго тома до конца, хотя и ожидал его скорого появления в печати; но одно уже чтение Гоголя было для меня истинным наслаждением. Я все надеялся, что здоровье сестры поправится, и что Гоголь будет читать; но ожидания мои не сбылись. Сестре сделалось хуже, и она должна была переехать в Москву, чтобы начать серьёзное лечение. Гоголь, разумеется, тоже оставил деревню…».
Содержание этих последних глав второго тома так и осталось никому не известным.
Покинул Гоголь Спасское 12 июля. Эту дату можно вычислить из его письма к матери от 14 июля 1851 года: «Был в отлучке и третьего дни только приехал в город», т.е. Гоголь возвратился в Москву 12 июля – «третьего дни». Таким образом, в Спасском он провел неполных 18 дней – с 25 июня по 12 июля 1851 года. Больше с Александрой Осиповной они уже никогда не встретились.
Этим же летом, своим последним летом, Гоголь был и в других местах Подмосковья, гостил у своих друзей и знакомых. В июне, до Спасского, он гостил у Аксаковых в Абрамцеве, а после Спасского посетил старинную усадьбу С.П.Шевырева, профессора истории русской литературы Московского университета. Усадьба находилась в селе Троицком, или Кагулово, в 20 верстах от Москвы по Рязанской дороге.
Однако вернемся к Спасскому. Обращает внимание разная оценка состояния Гоголя в Спасском, данная Смирновой и её братом. Согласно Арнольди, Гоголь «все время, которое он там прожил, был необыкновенно бодр, здоров и доволен». По Смирновой же он «был нездоров, жаловался, не разговаривал ни с людьми, ни с приятелями».
Видимо, состояние самого «воспоминателя» накладывало отпечаток и на объект его воспоминаний. Или же Гоголь бывал разным… Возможно, у Гоголя уже начинали проявляться признаки его нездоровья, которые Александра Осиповна и отметила. Ведь всего через полгода, 21 февраля (старого стиля) 1852 года гениальный писатель ушел в мир иной. Последними его словами были: «Как сладко умирать!».
Статья из личного архива Александра Суслова.
Подготовила к печати Светлана Белоус
#воскресенск #куйбышевец #воскресенскийкраевед #усадьбаспасское
