Из ополченцев в министры образования. Неизвестный Лажечников

Во второй публикации под рубрикой «Воскресенский краевед», подготовленной по  документам, которые хранятся в Пензенском государственном архиве, рассказывается о том, как писатель, воевавший ополченцем против армии Наполеона, возвращается в мирную жизнь. В ней судьба уготовила ему настоящее испытание – должность директора училищ Пензенской губернии. Должность совершенно далёкая от воинской романтики и военной службы, которую он оставил в 1819 году… Неизвестные строчки биографии Лажечникова для нас открылись  благодаря Светлане Белоус, которая нашла и сделала копии документов из фонда писателя для краеведческого музея в Воскресенске.

Да, великий русский романист Иван Иванович Лажечников – почти наш земляк! Правда, когда он появился на свет в близлежащей Коломне, Воскресенск на карте ещё отсутствовал. Иван Иванович старше нашего города на сто сорок восемь  лет, что не помешало ему, по его собственному признанию, провести в усадьбе Кривякино лучшие дни своей жизни. А уж как литератор, он родился именно здесь, что доказывает его первый писательский опыт, подражание Лабрюйеру, написанное в Кривякино, и отправленное отсюда для напечатания в журнале….. Сегодня не так уж много людей прочло его романы, побившие когда-то все рекорды популярности, и совершенно напрасно. Язык романов не сильно отличается от современного, и, стоит вчитаться, как повествование захватывает «свою жертву».

Биография самого Ивана Ивановича чрезвычайно непроста, как и география его передвижений. Начать с того, что он зачем-то сознательно изменил дату своего рождения, и до последнего времени считалось, что родился писатель Лажечников в тысяча семьсот девяносто втором году. Лишь недавно по церковным записям было совершенно однозначно установлено, что родился романист двадцать пятого сентября тысяча семьсот девяностого года. Интрига в стиле незабвенного товарища Сталина, который тоже исправил год своего рождения, чтобы запутать биографов. Но там причины мистификации можно примерно угадать, а здесь-то зачем? Историки ответа дать не могут, и даже предположений, кажется, нет. Но точно, не для того чтобы увильнуть от армейской службы, поскольку на Отечественную войну с Наполеоном Лажечников пошёл добровольно, и даже вопреки воле родных. Правда, и бегство своё из отчего дома в Коломне писатель представляет, как минимум, в двух различных вариантах. Очевидно, с юных лет Иван Иванович, человек кристально честный в житейских вопросах, во всём остальном просто не мог не фантазировать, как часто случается с детьми.

Особенно поражает речь героев его книг, разительно отличающаяся от языка, который в те времена использовался, например, в официальной переписке. По сохранившимся «казённым» письмам Ивана Ивановича сложно было бы догадаться, о его литературном таланте. Зато писались они явно человеком ответственным и гуманным. Вот выдержки из посланий гражданскому губернатору Пензы по поводу перестройки Чембарского училища: «непрочность каменного здания подаёт причины страшиться, может ли оно поддержать, без укрепления новыми железными связями, предполагаемую надстройку».

По поводу Саранского училища: «…По ветхости дома Саранского уездного училища нужно непременно выстроить для оного новое здание. Посему и прошу покорнейше Ваше Превосходительство приказать Г. Губернскому Архитектору составить план, фасаду и смету, потребным для сего училища…».

Письма содержат очень подробные отчёты о состоянии училищ, которые, судя по всему, были чрезвычайно запущены: «Дом Саранского уездного училища пришёл в такую ветхость, что угрожает падением, опасаясь чего родители с трудом отдают детей своих учиться и учители принимать их боятся».

Какая огромная ответственность лежала на директоре в те времена, ведь, кроме всего прочего, надо было объезжать огромные территории, а дороги тогда были изрядно похуже теперешних, транспорт же исключительно «четвероногий»: «…По случаю осмотра мною училищ Пензенской губернии, прошу покорнейше Ваше Превосходительство снабдить меня подорожною на три почтовыя лошади, а где оных не будет и на обывательских, для объезда разных городов сей Губернии»…

Переписка Лажечникова по поводу строительства и ремонта весьма обширна, ситуации разнообразны, вплоть до таких абсурдных, как функционирование в помещении училища армейского госпиталя. И всё, как и сейчас, требовало не только конкретных действий, но, в первую очередь, согласования с вышестоящими инстанциями. Тут Лажечников показал себя «дипломатом» в некотором роде, на большинстве его посланий стоят положительные резолюции. В некоторых случаях писатель вкладывал в строительство свои скудные средства, как, например, при покупке камня для мостовой Пензенской гимназии.

Знание психологии человеческой Лажечников успешно употребляет для общественной пользы «…Построение же особо деревянного дома выполнило бы тем лучше выгоде казённой, что оно делалось бы на счёт Почётного Смотрителя, и в последствии времени оставалось бы на ответственности его, как на настоящем строителе и хозяине: чего ожидать от него было бы невозможно, если бы он взялся отделывать верх над домом, на не им пожертвованное и для него, как бы, чуждым».

Здесь идёт речь именно об училище в городе Чембаре, где Иван Иванович заметил Белинского, в то время ещё совсем ребёнка, который обладал не по возрасту огромными знаниями и чувством человеческого достоинства. В воспоминаниях Лажечников отмечал, что подарок (книгу), вручённую им Белинскому, сразу окрещённому ястребком за внешнее сходство, юный Виссарион принял как должное, без восторга, будто это была само собой разумеющаяся дань его талантам. Впоследствии Иван Иванович дружил с уже гремевшим на всю Россию «неистовым Виссарионом», помогал, чем мог, и очень печалился о том, как буквально «сгорел» этот великий человек, которому просто скучно было жить без споров, который не мог остановиться, не доведя до конца любое начинание.

Хочу добавить, что, как часто случается, награды «настигают» не всегда настоящих героев, что лишний раз подтверждается историей. Лажечников за свой самоотверженный труд так и не дождался награды от губернатора – ходатайство о ней поддержано не было.

Всё это повествование – лишь об одной из ответственных должностей Лажечникова, а было их немало, вплоть до вице-губернатора Твери. Самой же тяжёлой для романиста стала «ссылка» в Витебск, о чём свидетельствуют его послания к тверскому приятелю, Августу Казимировичу Жизневскому. Эта дружба, к сожалению, была на некоторое время омрачена судебным разбирательством по поводу растрат казённых средств, которые тогда не уступали «достижениям» нынешнего времени. Лажечников, по своей непрактичности в денежных вопросах, стал одним из обвиняемых, а Жизневский в качестве юриста принуждён был участвовать в обвинении. Со временем дружба эта возобновилась.

Лажечников тоскует в Витебске, чувствуя себя оторванным от России. Его удручает всё – население, архитектура, образ жизни. Да и слово «архитектура», пожалуй, странно звучит для города, где во время распутицы зафиксированы факты утопления людей в грязи…. Правда, и здесь художник слова находит, на чём остановить восхищённый взор: «…бросается вам в глаза чудный лик еврейки, сохранившей тип ветхозаветной южной красоты… Идёте в костел – там увидите иной тип — славянской красоты. Одна сжигает вас пламенем взора своего, другая обливает вас лучами своих голубых глаз».

А ещё «новобранец 1812-го года» вспоминает, как воевал недалеко от тамошних мест: «…здесь недалеко Островно, где граф Остерман-Толстой остановил с горстью русских отборные легионы…Наполеона». Цитирует Иван Иванович и ответ графа на вопрос офицера, что надо делать. «Стоять и умирать!». Ни слова о себе, состоявшем при Остермане адъютантом!

Интересные факты, которых старается не касаться официальная история: «И теперь цело седьмое дерево с левой стороны в аллее, идущей от Витебска по дороге (лежит к Полоцку), под которым Наполеон принимал депутацию от жителей Витебска, вышедших к нему с хлебом-солью…». Правда и тогда Лажечников сопроводил свои воспоминания ремаркой «это между нами».

Город грустный, город сонный,

Скоро ль я с тобой прощусь,

И судьбою благосклонной

В даль на родину помчусь?

Разве зимнею дорогой,

Как на Русь я полечу,

Вьюги окружён тревогой,

Дань тебе я заплачу

……………..

Нет, скорее мчись, мой кормчий

С посвистом ямщик лихой;

Дай увидеть мне дом отчий

И припасть к земле родной.

Там под липой, у просеки,

Орошён цветным дождём,

Я засну… и, может быть, на веки…

Ну, валяй по всем по трём!

Конечно, я выбрала лишь две строфы из большого стихотворения, размер здесь, возможно, немного и хромает, но это – стихи в письме на Родину, написанные не для печати, а просто от души.

Так, благодаря документам, извлеченным из архива, мы узнали о пензенской и витебской страницах биографии Лажечникова. Напомню, что в 1843—1854 годах Лажечников был 10 лет вице-губернатором в Твери, затем в Витебске. В 1856 году из-за материальных трудностей поступил на службу цензором в Санкт-Петербургский цензурный комитет. Конец жизни провёл в Москве — жил в Троекурово, на Плющихе и на Поварской. 3 мая 1869 года в зале Московской думы стараниями Артистического кружка был торжественно отпразднован пятидесятилетний юбилей литературной деятельности Лажечникова (в чествовании сам писатель не участвовал), а 26 июня того же года он умер, написав в завещании: «состояния жене и детям моим не оставляю никакого, кроме честного имени, каковое завещаю и им самим блюсти и сохранять в своей чистоте».

Елена Хмырова, специально газеты «Куйбышевец»©